Мать ребенка из обстрелянного в Харькове садика Марина Агеенко: Это самый страшный эпизод моей жизни

Расположенный в центральной части Харькова, в 100 метрах от кафедрального Благовещенского собора, частный детский сад имеет лицензию и работает с 2021 года.

В момент атаки на сад 22 октября 2025 года в здании находились 48 детей. Руководство заведения всегда внимательно относилось к сигналам воздушной тревоги и спускало воспитанников в подвал. Так случилось и в этот раз, что, по мнению многих, и спасло детей.

Впрочем, в результате российских обстрелов тогда погиб 40-летний коммунальщик, еще десять человек получили травмы, среди них – 5-летний ребенок. Все травмированные – прохожие, никто в садике физических травм не получил.

Террористический обстрел гражданского объекта шокировал многих в мире. 24 октября американский канал CNN сообщил, что на решение президента США Дональда Трампа ввести санкции против российских компаний "Лукойл" и "Роснефть", в том числе, повлиял обстрел детского сада в Харькове.

Мать мальчика Тимофея, которому 17 ноября исполняется три года и который во время обстрела находился в помещении садика, актриса нескольких харьковских театров Марина Агеенко рассказала корреспонденту "Думки" о том, как родители узнали об обстреле, о первых эмоциях и о силе харьковских детей, которые, несмотря на войну, стараются оставаться даже более сильными, чем их родители.

Тимофей посещал этот детский сад?

– Да. С февраля прошлого года.

Расскажите, когда вы привели Тимофея в детский сад и какие для этого были причины?

– В общем, когда я поняла, что я вышла на работу и мне нужно куда-то отдать ребенка, чтобы он начал общаться с детьми, я выбирала очень долго садик. Для меня было немаловажно несколько критериев. Это то, что там должно быть укрытие и занятия непосредственно должны проводиться именно в укрытии или более или менее безопасном месте.

На втором плане у меня было, что это должен быть сад, где хорошие преподаватели, где есть коммуникация с родителями. Я знаю, что не очень много садов в Харькове допускают такие моменты, когда я привожу ребенка впервые, я могу находиться с ребенком. Мне важно было, чтобы адаптация в садике проходила очень легко. Это мне разрешили. То есть, я увидела, с кем будет мой ребенок, где будет находиться, как будет проходить весь этот процесс. Меня все устраивало.

Этот садик находится довольно далеко от того места, где мы живем. Мы живем в другом районе, мы ездили специально в этот сад, потому что здесь, на мой взгляд, был комплекс того, что мне было важно.

Здесь было укрытие?

– Да. Здесь дети занимались на первом этаже. И было еще несколько комнат, где они занимались как раз в укрытии. Спали они всегда в укрытии.

Что было на втором этаже?

- На втором этаже там были занятия не детские, а именно pre-school, где были старшие дети, потому что маленькие не смогли бы так быстро спуститься, например, со второго, третьего этажа до укрытия.

Был ли в саду какой-нибудь алгоритм на случай тревог?

– Да. Я хочу сказать, что сад очень ответственно к этому относился. Тревога, и я вижу, что что-то летит на город. Как только происходил какой-то взрыв, в группе минута в минуту всегда было сообщение: "Дети в укрытии, все хорошо". То есть это меня тоже очень устраивало, потому что я не думала, что мне делать, а я уж точно знала, что с детьми все хорошо.

Но такого не случилось именно в тот день. Написали: "Забираем детей". Я поняла, что это сюда прилетело.

То есть в тот день было совершенно другое сообщение, которого раньше никогда не было?

– Да.

Вспомните в деталях то утро, как вы узнали, что прилетело именно в садик? Какой информацией вы владели? Какие были эмоции?

- Все началось с утра, обычное утро. Мы с Тимофеем приехали в садик, я припарковалась именно на месте той машины, которая потом была во всех новостях, она горела.

Мы вошли в сад. Он просил меня все время остаться дома. У него такие моменты были, конечно, как у любого ребенка, но это утро я запомнила, потому что есть на то причины. Он сказал мне: "Отвези меня к бабушке". Я говорю, что не можем, бабушка сегодня работает. Он говорит: "Давай позвоним ей".

Мы позвонили бабушке. Бабушка сказала, к сожалению, я не могу сегодня быть с тобой, я работаю. Давай встретимся после садика, я приеду домой и будем играть. Он сказал, хорошо. Мы положили трубку и он сказал: "Ну ладно, я пойду. А может, ты отвезешь меня хотя бы к дедушке?" Это было так забавно.

Я такая: "Тим, ну ладно, но с дедушкой ты будешь после садика". Потому что у меня было вечернее представление, и я не могла быть вечером с ребенком. И он согласился со мной, я принесла его на руках. Преподавательнице сказала, что именно сегодня он почему-то не хочет идти в садик, поэтому будьте с ним более нежными. Передала, она взяла его на руки и снесла в подвал, где они там переодеваются.

Потом я поехала на работу, это... А нет, я потом взяла кофе в кафе, которое я не выпила, потому что очень спешила на работу. Вышло так, что у меня электрическая машина, я забыла ее зарядить. Ну так всегда бывает. Приключения.

Я забыла зарядить ее, приехала на две зарядные станции, а они две не работали. До моей работы оставался час, я думаю, хорошо, я поставлю заряжать машину и пройдусь... Мы снимали контент для ПЦУ, для церкви.

Я оставила машину, две остановки или три трамвайных было до церкови, и я была там. Потом я слышу взрывы, говорю девушке, а давай отойдем, потому что большие такие витражные окна, как в церквях. Говорю, давай зайдем немного в коридорчик, потому что начали громко сбивать. Я достаю телефон и вижу, что одновременно буквально у меня в голове: Терехов говорит, что прилет в детский сад.

Я начинаю тяжело дышать и начинаю искать какую-нибудь информацию. И одновременно мне приходит уведомление, что забираем детей. Я понимаю, что у меня машина за три остановки, то есть я быстро доехать не могу. Я звоню мужу и говорю, быстро езжай, забирай, я не знаю, что там произошло. Он такой: ну, типа, окей, он быстро собирается, едет, звонит по телефону мне и говорит, а кажется, все "скорые" и полицейские машины едут туда, куда и я. Я говорю, ну да, ты что, не понял, что это если не наш, то какой-нибудь соседний садик. Он говорит, я подумал, если честно, где-то рядом прилет, но они не могут успокоить детей, там окна где-то полетели или просто стресс.

В церкви у меня такое чувство, что ноги просто отнимаются и ощущения пола просто нет. Я сажусь на пол и просто говорю себе: Марина, ты здесь, но тебе нужно действовать, ты не имеешь права быть слабой. Я просто хватаю сумку и начинаю бежать. Я бегу эти три остановки, я останавливаю все не останавливающиеся машины. Я не знаю, что они думают, просто все едут по своим делам, все заняты.

Я сажусь в машину, мне все время звонят люди, потому что знают, где именно учится Тимофей. И я говорю, я ничего не знаю, как только будет информация…

Мы одновременно приезжаем с мужем, я приезжаю по ту сторону улицы, а он приезжает со стороны церкви. Я говорю ему, ищи детей. Я бегу, помню, как по этой дорожке останавливают меня здесь и не дают пройти к ребенку. Говорят, все нормально, они в подвале, все окей с ними, но тебе нельзя пройти. Я начинаю спорить в таком состоянии, что мне просто срочно нужно найти и увидеть, и почувствовать просто, что ребенок мой есть.

Мне звонит по телефону муж, говорит: "Все, он со мной, с ним все хорошо". Я помню, как сажусь здесь у этих ступенек и просто понимаю, что мне нужно успокоиться, потому что я сейчас с ним встречусь, он не должен видеть меня в таком состоянии. То есть, не мне хуже в этот момент. Действительно, страшнее было ему. И ему сейчас как никогда нужна моя сила.

Иногда мне кажется, что он действительно сильнее, мужественнее меня. И я получила от него поддержку в виде просто его объятий и улыбки. Он так обрадовался мне, он так об этом рассказывал, как взрослый человек, который смог, в отличие от меня, пережить эти эмоции и как-то сформулировать их в одну историю. И еще этой историей сказать: я не испугался, но со мной такое произошло.

Потом меня пропустили, когда увидели, что я более-менее успокоилась. Причина была, что там разбросанные стекла, но я сказала, что я же не босыми ногами пойду, я в кроссовках, и для меня обувь сейчас наименее важна, что может быть.

Здесь еще продолжало все гореть, я прибежала, обняла его, мы поехали домой. Спасибо моим коллегам, что они заменили меня в спектакле и мне не пришлось работать в этот день. И, конечно, до сих пор мне все время хочется просто быть с ним каждую минуту, не отпускать его. Но иногда приходится. Пока это не очень просто.

Какие первые слова он сказал отцу?

– Я не знаю, что он первым сказал папе, но он пытался быть сильным. Он вообще не показывал свою слабину, не показывал, что ему как-то больно или страшно.

Он просто нас обнимал и такой: "Ну что уехали домой". И мы: "Да, конечно". "А эти машины, они тоже поедут домой?" Я говорю: да. "А все дети уже уехали домой?" Я говорю: да. Ему было важно быть прямо в этот момент с нами.

Кто эвакуировал Тимофея из детского сада?

- Это довольно трудно сказать, потому что, по его словам, но это надо помнить, что ребенку нет трех лет и он придумывает свои собственные слова, как, например, "газонка", которое он использует на видео, которое я сбрасывала. Он говорит, что это пожарный был именно, но на видео я не видела, что именно пожарные несли детей, поэтому может быть любой человек, который был в форме, мне кажется.

У нас дома мы об этом говорим по его желанию. То есть мы эту тему не поднимаем. Но если он что-то вспомнил и хочет об этом говорить, мы говорим. И вот однажды мы решили рисовать, и он говорит, что я буду рисовать пожар.

Я поняла, к чему он все это ведет, говорю, давай. Мы рисовали сначала пожар, потом он говорит: "Давай вот здесь скраю нарисуем пожарного, только ни в коем случае не рисуй его там, где огонь, где-то сбоку. Давай нарисуем меня. А со мной еще была воспитательница Алена и много деток". И мы всю эту историю рисовали картинками. И это был первый раз, когда он признался, что испугался.

И это было в двух моментах, мы дошли до конца, дети были в церкви, мы это нарисовали. И он говорит: "А там дети все плакали". Я говорю: "Хорошо, давай нарисуем слезы всем деткам". Он говорит: да, да. Он говорит: "А зачем ты мне слезы нарисовала? Я не плакал". Я говорю: хорошо, давай нарисуем тебя, но без слез. Я нарисовала его без слез. И он сидел, я дала ему время, я не говорила, чтобы он мог высказать свое мнение.

И он говорит: "Мам, а я все-таки плакал". Это первый раз, когда он мне признался в своей слабости. И я говорю: "А когда? Когда это было? Когда тебе было страшно, больно?"

Он сказал, что это было в подвале. Я говорю, ладно, давай вернемся в ту картинку, которую мы рисовали в подвале, и нарисуем тебе слезы. И он согласился и сказал: "Давай, но только немного, одну слезинку". Я говорю, ладно. И потом он сказал, но я не боялся, потому что знал, что нас спасут. Он сказал, что меня спасет пожарный.

Я говорю: ты доверял ему. Он сказал, нет, я ему не доверял, я его испугался. И это второй раз, когда он мне сказал, что он испугался. И я говорю, а почему ты испугался? Я подумал, что это вор. Я говорю, ты испугался, что он может тебя украсть? Он говорит, да, я не знал, что будет дальше.

Но он все время не теряет оптимизма и поддерживает меня, отца, когда мы рефлексируем по этому поводу. Мы не показываем ему, но все это чувствует.

В период времени, когда вы еще не знали, все ли хорошо с вашим ребенком, о чем вы тогда думали? Можно ли это назвать самым страшным эпизодом вашей жизни?

– Я думаю, что это и есть самый страшный эпизод моей жизни, это однозначно. И это было где-то 15-20 минут. Я не чувствовала ничего, я просто уговаривала себя действовать. Очень страшно ничего не знать. Мне позвонили и сказали, что попадание именно в садик. Потому я понимала. Но я не помню многих моментов.

Я просто помню, как у меня был поток в голове мыслей: "Марина, надо собраться! Марина, ты сильная, ты за рулем, ты сейчас ответственна не только за себя, то есть ты можешь ехать, как ты хочешь, но рядом есть люди, и они не виноваты, что у тебя сейчас случилась такая ситуация".

Я щипала себя, говорила: "Ты здесь, тебе нужно вернуться, ты не имеешь права сейчас там плакать, устраивать какие-то истерики. Не тебе сейчас плохо. Плохо тем людям, которые были здесь, в этом здании. То, что ты чувствуешь, это уже потом". Я так говорила.

Будете ли вы дальше водить ребенка в садик? Изменились ли у вас критерии отбора сада?

– Я не знаю на сегодняшний день, ни я, ни мужчина, мы не знаем, что будет. Сейчас Тимофей заболел и ему нужно просто побыть дома, ему нужна наша любовь, и мы сейчас как можно больше проводим время вместе. Что будет завтра, я не знаю.

Сад уже возобновил свою работу в другом месте. Туда ходит уже больше половины детей, которые были тогда здесь. И я сегодня поехала туда, чтобы посмотреть, где будут дети, где они будут заниматься, спать, где укрытие, какие условия и вообще состояние, атмосферу, потому что для меня это действительно очень важно.

Готова ли я на сегодняшний день отдать ребенка в садик? Нет, я не готова. Когда я смогу, я не знаю. Искать новый садик, честно, не искала, но даже были предложения после просмотра того видео, что я выставила, были предложения, мы примем Тимофея в садик, приходите, мы дадим вам бесплатный месяц, пока садик восстанавливается, но даже в другом садике я не могу сейчас себе морально этого позволить.

Обвиняете ли вы кого-нибудь в том, что произошло?

– Да! Наши соседи. Я считаю, что это, как любой удар по городу, это ужасно. Как и любой удар по людям, где есть жертвы, где нет жертв. Такого просто не должно происходить.

И я как раз выставила это видео не для того, чтобы пожалели меня и сказали, какой у меня хороший, умный ребенок. За это очень спасибо. Эти комментарии меня действительно поддержали в тот момент. Но я выставила это видео для того, чтобы как можно больше людей, кто забывает иногда, вспомнил, что идет война, и она несправедлива.

Я не надеялась вообще, что это видео где-то пойдет по каким-то зарубежным каналам, и что заграницей это тоже увидят, но, видимо, на то есть свои причины и оно вызвало какое-то такое сочувствие. И я очень рада, что за границей это тоже видят, потому что нам действительно нужна поддержка, как никогда.

Потому что сейчас какой-то момент, когда все такие, идет война и идет. Нет! Нам нужна помощь, и она нужна сейчас, сегодня. Так же когда начинались под этим видео какие-то дебаты по любому поводу, я говорила, что я выставляла это не для того, чтобы мы внутри страны, как-то там между собой ссорились. Нам нужно объединиться просто и держаться друг за друга и завершить это. Нам нужно все это как можно больше рассказывать и чтобы были какие-то действия.

Это все, что мы можем делать. Я имею в виду простые люди. Это просто донатить и распространять информацию. Я не имею в виду военных.

Спасибо им и благодаря им вообще я могу жить, работать и водить ребенка в садик.

Читайте также: Психологиня Анастасия Маслий: Люди, которые вернутся из-за границы, вообще не узнают эту Украину